понедельник, 08 января 2007
Вот блюз, который лабает Жук.
А это Тимоха,
Которому все исключительно похуй
В блюзе, который лабает Жук.
А это джазмены,
Которых давно бы прогнали со сцены,
Когда бы устраивал сейшн Тимоха,
Которому все исключительно похуй
В блюзе, который
читать дальшелабает Жук.
А это Тамарка,
Которой на сцене становится жарко
И на которую смотрят джазмены,
Которых давно бы прогнали со сцены,
Когда бы устраивал сейшн Тимоха,
Которому все исключительно похуй
В блюзе, который лабает Жук.
А это Госдума,
Где производят столько же шума
Сколько Кожекин вместе с Тамаркой,
Которым на сцене становится жарко
И на которых смотрят джазмены,
Которых давно бы прогнали со сцены,
Когда бы устраивал сейшн Тимоха,
Которому все исключительно похуй
В блюзе, который лабает Жук.
А это Лужков,
Который отведать решил потрошков,
Что продают в кафетерии Думы,
Где производят столько же шума,
Сколько Кожекин вместе с Тамаркой,
Которым на сцене становится жарко
И на которых смотрят джазмены,
Которых давно бы прогнали со сцены,
Когда бы устраивал сейшн Тимоха,
Которому все исключительно похуй
В блюзе, который лабает Жук.
А это Зураб,
Которого любит бывший прораб,
Который в обиде, тоске и печали:
Ведь потрошков ему в Думе не дали,
Поскольку их слопали думские суки,
Производящие мерзкие звуки,
Сильно мерзей, чем Кожекин с Тамаркой,
Которым на сцене становится жарко,
И без которых прочих джазменов
Скорее всего, не пустили б на сцену,
Как и хотел пресловутый Тимоха,
Которому все исключительно похуй
В блюзе, который лабает Жук.
А это народ,
Который имел исключительно в рот
Скульптуры, которые лепит Зураб,
Которого любит бывший прораб,
Который, однако, в тоске и печали:
Ведь потрошки депутаты сожрали
И поспешили послушать Тамарку,
Которой на сцене давно уже жарко,
Поскольку на узкую клубную сцену
Веселой толпой подвалили джазмены,
На что с омерзением смотрит Тимоха,
Которому, впрочем, по-прежнему похуй
Блюз, который лабает Жук.
А это мобила,
Которую Снежка в трамвае забыла,
В котором толпится московский народ,
Который имел исключительно в рот
Скульптуры, которые лепит Зураб,
Которого любит бывший прораб,
Который, однако, в тоске и печали:
Ведь потрошки депутаты сожрали
И поспешили слушать Тамарку.
И тут депутатам становится жарко,
Поскольку включаются в дело джазмены,
Ругая правительство матом со сцены
И тем доводя до инфаркта Тимоху,
Которому, впрочем, по-прежнему похуй
Блюз, который лабает Жук.
Вот, собственно, Жук.
Который закончил свои эскапады,
И, вовсе не зная всех этих раскладов,
С надеждой вписаться, звонит на мобилу,
Которая долго в трамвае вопила,
Пока не была раздавима народом,
Который наклал на нелепых уродов,
Которых, во имя неведомой цели,
Повсюду плодит некрофил Церетели,
Изгадивший этим ландшафты столицы,
Которой иначе бы мог бы гордиться
Любой, а не только мясистый Лужков,
Который отведать хотел потрошков,
Которых, однако, Лужкову не дали,
Ведь все потрошки депутаты сожрали.
И вот он, от голода цыкая зубом,
Плетется домой, мимо Думы и клуба,
В котором Тамарка ругается матом
На Бога, правительство и депутатов,
Кожекин с джазменами пиздят Тимоху,
Которому грустно, обидно и плохо
От блюза, который творится вокруг.
Блюза, в котором повинен Жук.
(c)
здесь